Корреспондент «РГ» увидел, как живут мариупольцы в зоне боевых действий

Ополченец Юрий нас предупреждает: «Запомните, в Мариуполе до сих пор нет безопасных мест». «Казалось бы, район Метро на въезде в город давно контролируется нами, там вроде бы спокойно, раздают гуманитарку, собираются большие группы людей. А вчера приехали туда, и вдруг — фюить! — возле моего лица просвистела пуля. Оказалось, диверсионная разведгруппа (ДРГ). Диверсанты в городе могут появиться внезапно откуда угодно. Поэтому всегда нужно быть начеку», — продолжает он.

Другие ополченцы подтверждают, что украинские ДРГ и снайперы могут передвигаться по городу по подземным коммуникациям и возникнуть из ниоткуда в любой момент. А в некоторых квартирах оставлены схроны с оружием и боеприпасами, куда они периодически наведываются.

Храм и театр

На подъезде к Мариуполю — очередной блокпост. На выставленных "кирпичиками" ящиках из-под боеприпасов надпись "Работайте, братья!". Въезжаем в город. В районе Метро, как обычно, идет раздача гуманитарки. Здесь и правда теперь кажется спокойнее, чем во время прошлых визитов в город. Людей на улицах стало заметно больше. На "зебре" под расстрелянным светофором дорогу переходят люди. Притормаживаем, пропускаем пешеходов. Странное впечатление. Если смотреть только на переход — вроде бы обычная жизнь. Только окружающая обстановка как из фильма-катастрофы.

На бульваре Шевченко — свежие могилки. У тротуара — сгоревшие троллейбусы. Вокруг — сожженные и разрушенные многоэтажки, разбитый частный сектор. На воротах уцелевших домов повязаны белые тряпочки и нанесены надписи крупным шрифтом: "Здесь живут люди". Гудит недалекий фронт. Но на взрывы и канонаду местные жители уже не обращают внимания. Углубляемся в центр города, фронт становится ближе. А вот здесь сегодня горячо.

Проезжаем разбитый то ли ночной клуб, то ли ресторан с остатками позолоты на раскуроченных взрывом дверях. Останавливаемся возле Покровского храма. Дальше на машинах нельзя, да и пешком нежелательно: громыхает часто и громко. В церковных подвалах живут люди, нам рассказывают о неразорвавшемся снаряде, упавшем рядом. С ним нужно что-то делать, пока не случилась беда. У ворот храма лежит труп в одеяле. Еще не успели похоронить. Все-таки идем дальше — к драмтеатру. Где-то совсем недалеко свистит и ложится мина. Сильно грохочет.

Площадь перед театром безлюдна и завалена обломками. Фасад посечен осколками, крыша и скульптуры на ней почернели от копоти. Заглядываю внутрь. Вестибюль, потемневшая фигурная лестница, обвалившаяся с колонн лепнина. Обгоревший труп. Чудом уцелевшая люстра. На месте зрительного зала и сцены — обломки рухнувшей крыши. Провалы вместо балконов.

Здесь и правда теперь кажется спокойнее, чем во время прошлых визитов в город. Людей на улицах стало заметно больше

Храм и драмтеатр хоть немного, но все же прикрывают от обстрелов, хотя мины и снайперские пули залетают и сюда. Но сейчас надо идти дальше. Родственники попросили ополченца Максима найти в зоне боевых действий местных жителей. Я напрашиваюсь в компанию.

— Ну, если очень хочется адреналина, — пожимает плечами он.

На самом деле не очень. Но иду сейчас не за адреналином. Может, потребуется помощь при эвакуации. С нами просится женщина-журналистка. Максим качает головой:

— Нет, я сейчас не могу позволить себе беспокоиться о женщине. Там слишком опасно, и, возможно, придется быстро бегать в бронежилете. В этих вопросах я сексист, извините. — Он поворачивается ко мне. — Идем. Я впереди, ты за мной. Не отставай.

Люди! Ау!

Огибаем изрытый воронками театральный сквер, где с деревьев осколками скошены ветки. Идем по проспекту Мира. Подходим к позициям ополченцев, которые укрываются за перегородившими дорогу бетонными блоками. Максим вступает в недолгие переговоры, похоже, уточняет, как пройти безопаснее. Следуем дальше. Бетонные блоки с бойцами остаются позади. От этого как-то неуютно.

Спускаемся ниже. Ближе к портовой территории, к заводу "Азовсталь" и зоне боевого контакта. Двигаемся по проезжей части. Когда-то здесь, наверное, было оживленное движение. А сейчас становится не по себе на пустынной улице. На открытом пространстве чувствуешь себя хорошей мишенью. Навстречу нам посреди проспекта идет женщина с растерянным лицом и пластиковыми баклагами для воды.

— Что же вы так ходите-то, посреди улицы? — говорю я.

— А как надо? Я ж не знаю, — на растерянном лице появляется еще более растерянная улыбка.

Я вдруг понимаю, что и сам не уверен, как надо и как безопаснее. На открытом асфальте проспекта, где видно, куда ставишь ногу. Или с краю, на тротуаре, у домов-развалин, в которые можно шмыгнуть в случае чего, но где полно мусора, хорошо маскирующего мины, растяжки, неразорвавшиеся боеприпасы, где от стен может отрикошетить шальная пуля или осколок, а сверху что-нибудь обрушиться на голову. Замечаю, что немногочисленные местные жители все же предпочитают ходить посреди улицы. И, судя по всему, не из соображений безопасности, а потому что проще передвигаться так, чем через груды обломков и битого стекла.

А может быть, причина в другом… Проходим мимо трупа у тротуара. Тело прикрыто полиэтиленовой пленкой, из-под которой торчат только ноги. Удивительно, но вид трупов на мариупольских улицах почему-то не ужасает и даже не удивляет. Они теперь воспринимаются, как естественная и неотъемлемая часть Мариуполя. Как упавший столб, сгоревшая машина, расщепленное снарядом дерево.

Находим первый адрес. Пробитые осколками ворота. Узкий проход, заваленный обломками кирпича и шифера, досками, кусками жести и битым стеклом. Небольшой дворик. С одной стороны — побитый снарядами кирпичный дом, с другой — пара гаражей. В одном гараже — сооруженная из кирпичей печка, в ней еще горит огонь. Люди, которых ищет Максим, должны находиться в этом дворе. Но их здесь нет.

— Люди! Ау! — зовет Максим.

В ответ — только свист мины. И взрыв на улице. Ищем, зовем. Никого. А ждать нельзя — опасно. К тому же нужно найти человека по другому адресу. Уходим. Этот двор проверят позже еще раз.

Где-то в небе проносится самолет. Непрекращающийся грохот боя перекрывает особенно мощный взрыв. От него, кажется, содрогается весь город. Похоже, что-то серьезное сбросили на "Азовсталь". Со стороны завода поднимаются густые черные клубы дыма.

Кресты из досок

Выходим ко второму адресу. Кто-то запирает в подъезде лающего на чужаков пса. Здесь это уже не просто собака. Сильный верный пес — какая-никакая, а защита от мародеров.

Искомый человек на месте. Невысокая печальная женщина. Пока Максим говорит с ней, я осматриваюсь. Небольшой дворик прикрыт домами со всех сторон. Здесь мариупольцы чувствуют себя немного безопаснее. Но безопасность на самом деле мнимая: на газончике в центре двора вместо цветов — свежие могилки. Над земляными холмиками — сбитые из дощечек простенькие кресты. К крестам прислонены иконки. Надписей нет. Только в одну могилку вместе с крестом воткнут кусок пластиковой панели, на которой написано: "Баскаков Игорь Олегович. 4.11.1964 — 27.03.2022".

С одной стороны дворового кладбища на бельевых веревках сушатся вещи. С другой — скамейка, где играют дети. И над всем этим — несмолкаемый грохот уличных боев. Где-то рядом рвутся снаряды, свистят мины, стрекочут пулеметы и автоматы. А дети как ни в чем не бывало играют возле могилок, уделяя этим жутким звукам внимания не больше, чем наскучившей телепередаче.

— Они уже привыкли к обстрелам. Не реагируют, — говорит пожилая женщина. Зовет внучку: — Иди сюда, маленькая, хорошая моя! Папа с мамой за водой пошли, будь возле бабушки. Хорошо, что нам помогают российские солдаты. И продуктами, и в больницу отвезут, если надо.

— А уехать отсюда не хотите? — интересуюсь я.

— Хотим. Но как? Нас много, в подвале человек 30. Было еще больше.

А многим просто некуда ехать.

Я прошу рассказать о похороненных во дворе людях.

— Когда в дом попали три снаряда, погиб наш сосед. А его жене осколок в ногу попал. В больнице лежит, месяц уже, наверное, или больше. Еще одна женщина кровью истекла. И старенькая бабушка умерла. Ей 82 года. Ниной звали. Ирина мама. Вон Ира стоит.

Ира — та самая женщина, которую разыскивал Максим. Уезжать со двора, где похоронена мать, она отказалась. Только попросила Максима записать ее видеообращение к родственникам. Когда вернемся, он передаст послание.

— Я же не могу ее силой увезти к родне, — вздыхает Максим на обратном пути. — Многие не хотят уезжать, даже несмотря на то, что квартиры сгорели и имущество уничтожено. Особенно пожилые мариупольцы. Они считают, что лучше дождаться в родном городе, пока все изменится к лучшему.